Анализ романа «Обломов» Гончарова И. А

КРИТИКИ О РОМАНЕ. «Обломов» — центральное звено романной «трилогии» Гончарова — увидел свет в первых четырех номерах журнала «Отечественные записки» за январь — апрель 1859 г. Новое, давно ожидаемое в публике произведение автора «Обыкновенной истории» и «Фрегата «Паллада» (1858) было практически единодушно признано выдающимся художественным явлением. Вместе с тем в понимании основного пафоса романа и смысла созданных в нем образов современники сразу же разошлись едва ли не полярно.
Называя роман «Обломов»

«капитальнейшей вещью, какой давно, давно не было», Л. H. Толстой писал A. B. Дружинину: «Скажите Гончарову, что я в восторге от «Обломова» и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет — это то, что «Обломов» имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и невременный в настоящей публике». Как плод огромного творческого обобщения действительности оценили «Обломова» также И. С. Тургенев и В. П. Боткин. Разрешение прежде всего «обширной общечеловеческой психологической задачи» увидел в нем и молодой Д. И. Писарев.
Иным было мнение автора статьи «Что такое обломовщина?»

(«Современник». 1859. № 5), критика-революционера Н. А. Добролюбова. В новом произведении Гончарова, считал он, выведен «современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью», а сам роман есть «знамение» настоящего общественно-политического состояния России.
Возникшие с появлением «Обломова» споры о нем не угасают и по сей день. Одни критики и исследователи объективно отстаивают при этом добролюбовскую точку зрения, другие — развивают толстовскую. Первые видят в характерах и конфликтах «Обломова» смысл по преимуществу социальный и временный, другие — прежде всего непреходящий, общечеловеческий. Кто же ближе к истине? Для ответа на этот вопрос необходимо присмотреться к композиции произведения, учесть его творческую историю, а также познакомиться с гончаровской философией любви и ее отражением в романе.
КОМПОЗИЦИЯ, ТИПИЗАЦИЯ. ОБЛОМОВ И ОБЛОМОВЩИНА. ОЛЬГА ИЛЬИНСКАЯ И ШТОЛЬЦ. Сюжетную основу «Обломова» составляет история драматической любви, а вместе с тем и судьбы заглавного героя — думающего дворянина и одновременно помещика — к Ольге Ильинской, девушке цельного и одухотворенного характера, пользующейся несомненной симпатией автора. Отношениям Ильи Ильича и Ольги в романе посвящены его центральные вторая и третья части из общих четырех. Им предшествует развернутая картина неподвижного петербургского быта Ильи Ильича и его воспитания в условиях родовой патриархальной Обломовки, составившая первую часть произведения.
Главным в романе стал вопрос о том, что сгубило его героя, наделенного от природы «пылкой головой, гуманным сердцем», не чуждой «высоких помыслов» и «всеобщих человеческих скорбей» душой. Почему ни дружба, ни сама любовь, на время преобразившая было Илью Ильича, не смогли победить его жизненную апатию, приведшую Обломова в конце концов на Выборгскую сторону Петербурга — эту столичную Обломовку, где он окончательно погружается в духовный, а в итоге и вечный сон? И что сыграло в этом исходе решающую роль: воспитание и социальное положение Обломова или какие-то враждебные одухотворенной личности закономерности современной действительности? В какой, говоря иначе, части романа надо искать ответ на этот вопрос: в первой, с ее знаменитой картиной детства Ильи Ильича, или во второй и третьей, изображающих «поэму» и «драму» его любви?
На первый взгляд объяснение характера и дальнейшего поведения Ильи Ильича заключено в воспитании и дворянско-помещичьих понятиях героя, с которыми читатель знакомится в первой части произведения. Следуя сразу же за словами Обломова: «Однако… любопытно бы знать… отчего я… такой?» — картина его детства, казалось бы, и дает ясный и исчерпывающий ответ на него. «Увертюрой всего романа» назвал «Сон Обломова» в своей автокритической статье «Лучше поздно, чем никогда» и сам Гончаров. Однако у романиста есть и прямо противоположные оценки начального звена произведения. «Если кто будет интересоваться моим новым сочинением, — писал он в 1858 г. брату в Симбирск, — то посоветуй не читать первой части: она написана в 1849 году и очень вяла, слаба и не отвечает остальным двум, написанным в 1857 и 58, то есть нынешнем году». «Не читайте первой части «Обломова», — рекомендует Гончаров Л. Толстому, — а если удосужитесь, то прочитайте вторую и третью». Негодование писателя вызвал французский перевод «Обломова», в котором роман был произвольно «заменен» одной его первой частью. «Дело в том, — пояснял Гончаров в «Необыкновенной истории» (1875, 1878), — что в этой первой части заключается только введение, пролог к роману… и только, а романа нет! Ни Ольги, ни Штольца, ни дальнейшего развития характера Обломова!»
В самом деле: лежащий на диване или препирающийся с Захаром Илья Ильич еще далеко не тот человек, которого мы узнаем в его отношениях с Ольгой Ильинской. Есть все основания считать, что в ходе работы над романом Гончаров принципиально углубил образ его заглавного героя. Задуманный еще в год публикации «Обыкновенной истории», «Обломов» был тем не менее создан, по существу, в два относительно коротких периода, отделивших первоначальный замысел произведения от окончательного. Сначала писатель думал изобразить в романе, названном в ту пору не «Обломовым», а «Обломовщиной», историю русского дворянина-помещика — от колыбели до могилы, в его деревенском и городском быте, со свойственными последним понятиями и нравами. Очерковый набросок этого русского социально-бытового типа содержится в конце первой главы «Фрегата «Паллада»». Заметим, что замысел «романа русского помещика» вынашивает в середине 50-х гг. и Л. Толстой. Восходящий к нравоописательным повестям натуральной школы, роман Гончарова вместе с тем выгодно отличался бы от них обстоятельностью и «монографич-ностью» картины, естественным началом которой было изображение воспитания героя в отчем доме и его обычного дня. Этим фрагментом начального «Обломова» и стала его первая часть, созданная еще в 1849 г.
Ни живописание дворянско-помещичьего быта, ни ограниченные им характеры не могли, однако, надолго увлечь Гончарова. Ученик Пушкина, Лермонтова, Гоголя, художник-христианин, Гончаров никогда не ограничивал личность современника окружающими его внешними условиями жизни, которые не заслоняли для него «самого человека» как явления, в такой же мере универсального, божественного, как и общественного. Идея «монографии» о русском патриархальном барине вскоре начинает вытесняться в плане «Обломова» мыслью о судьбе духовно развитой, идеально настроенной личности в современном мире. «Прочитавши внимательно написанное, — сообщал Гончаров после завершения первой части романа A. A. Краевскому, — я увидел, что все это до крайности пошло, что я не так взялся за предмет, что одно надо изменить, другое выпустить, что, словом, работа эта никуда не годится» (курсив мой. — В. H.).
Вынашиваемая художником в течение нескольких лет новая концепция «Обломова» была наконец реализована в июле-августе 1857 г., когда Гончаров в немецком городе Мариенбаде невероятно быстро, «как будто по диктовке», создал вторую и третью части романа, заключившие в себе отношения Ильи Ильича с Ольгой Ильинской и Агафьей Пшеницыной.
Сюда же передвигается теперь и композиционно-смысловой центр произведения, его, по словам писателя, «главная задача». Ведь только с признанием Ильи Ильича в начале второй части «Обломова» в любви к Ольге возникает завязка, а затем и романное действие, отсутствовавшие в первом звене произведения. Здесь же появляется и совершенно иная, чем раньше, мотивировка жизненной апатии героя. Говоря Штольцу, что «его жизнь началась с погасания», Илья Ильич поясняет: «Начал гаснуть я над писанием бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту…» По словам Обломова, в течение его двенадцатилетней жизни в Петербурге в его душе «был заперт свет, который искал выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался на волю и угас». Основная тяжесть вины за неподвижность и бездеятельность героя теперь, таким образом, перекладывается с самого Ильи Ильича на бездуховное общество.
Новый облик героя побуждает Гончарова предпринять в 1858 г. попытку хотя бы отчасти освободить начального Обломова от тех специфически барских понятий, которые звучали, например, в монологе Ильи Ильича о «других». Меняет писатель и название произведения: не «Обломовщина», а «Обломов».
С принципиальным углублением творческой задачи романа черты его начального замысла в окончательном тексте «Обломова» тем не менее продолжают — вместе с первой частью — сохраняться. Осталась в нем и картина детства героя («Сон Обломова»), в которой Добролюбов увидел средоточие дворянско-помещичьей «обломовщины» как жизни за счет дарового труда крепостных крестьян. Привычкой к ней критик и объяснил в своей статье все последующее поведение и саму судьбу Ильи Ильича. Что такое, однако, «обломовщина» не в добролюбовском, а в гончаровском содержании этого художественного понятия? Вопрос этот ведет нас к своеобразию типизации в романе и непосредственно — при изображении жизни в Обломовке.
Казалось бы, Гончаров просто мастерски описал дворянскую усадьбу, одну из тысяч подобных в дореформенной России. В обстоятельных очерках воспроизведены природа этого «уголка», нравы и понятия обитателей, круговорот их обычного дня и всей жизни в целом. Все и всякие проявления обломовского житья-бытья (повседневные обычаи, воспитание и образование, верования и «идеалы») сразу же вместе с тем интегрируются писателем в «один образ» посредством пронизывающего всю картину главного мотива тишины и неподвижности, или сна, под «обаятельной властью» которого пребывают в Обломовке и баре, и крепостные мужики, и слуги, и, наконец, сама здешняя природа. «Как все тихо… сонно в деревеньках, составляющих этот участок», — замечает Гончаров в начале главы, повторяя затем: «Та же глубокая тишина и мир лежат и на полях…»; «… Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю». Своей кульминации этот мотив достигает в сцене послеобеденного «всепоглощающего, ничем не победимого сна, истинного подобия смерти».
Проникнутые одной мыслью разные грани изображенного «чудного края» благодаря этому не только объединяются, но и обобщаются, обретая уже сверхбыто вой смысл одного из устойчивых — национальных и всемирных — типов жизни. Именно жизни патриархально идиллической, отличительными свойствами которой являются сосредоточенность на физиологических потребностях (еда, сон, продолжение рода) при отсутствии духовных, цикличность жизненного круга в его главных биологических моментах «родин, свадеб, похорон», привязанность людей к одному месту и боязнь перемещения, замкнутость и равнодушие к остальному миру. Гончаровским идиллическим обломовцам вместе с тем присущи мягкость и сердечность и в этом смысле человечность.
Не лишена гончаровская «обломовщина» и своих социально-бытовых примет (крепостная зависимость крестьян от помещиков). Однако у Гончарова они не то что приглушены, но подчинены бытийно-типологическому содержанию понятия. Примером своего рода всемирной «обломовщины» явится в творчестве романиста быт феодально-замкнутой, как бы остановившейся в своем развитии Японии, как она изображена на страницах «Фрегата «Паллада»». Настойчивое стремление и умение акцентировать в «местных» и «частных» обстоятельствах и типах какие-то коренные для всего человечества мотивы и характеры — вообще отличительная особенность гончаровского искусства типизации, в первую очередь обеспечившая произведениям художника непреходящий интерес. В полной мере проявилась она и при создании образа Обломова.
Проведший в лоне покойно-идиллического существования детство и отрочество, Илья Ильич и взрослым человеком будет в немалой мере зависеть от его влияния. Со ссылкой на свои духовные, неведомые его предкам запросы («ноты, книги, рояль»), но в целом в патриархально-идиллическом духе, например, рисует он Штольцу свой идеал семейной жизни: они с женой в деревне, среди «сочувствующей» природы. После сытного завтрака («сухари, сливки, свежее масло…») и прогулки вдвоем в «бесконечной, темной аллее» они ждут друзей, с которыми ведут неспешную искреннюю беседу, сменяющуюся вечерним «десертом в березовой роще, а не то так в поле, на скошенной траве». Не забыта тут и «барская ласка», от которой только для виду обороняется красивая и довольная ею крестьянка.
И все же не этот идеал увлечет Обломова во второй части романа, но потребность, в глазах Гончарова, подлинно человеческая, захватившая душу героя с его глубоким и всепоглощающим чувством к Ольге Ильинской. Это потребность в такой гармонической «норме» поведения, при которой заветные мечты человека не противостоят его общественно-практическим заботам и обязанностям, но одухотворяют и гуманизируют их собой.
Как бы от природы близка к этой «норме», по мысли романиста, Ольга Ильинская, личность которой формировалась в условиях свободы от какой-то сословно-ограниченной среды. Ольга — характер в такой же мере возможный, чаемый художником, как и реальный. В цельном облике героини органично слились черты конкретно-исторические с вечным началом христианско-евангельских заветов. Христианским участием мотивирован интерес Ольги к Обломову при знакомстве героев, сопровождает оно чувство Ольги и в их дальнейших отношениях. Называя свою любовь к Илье Ильичу долгом, Ольга поясняет: «Мне как будто Бог послал ее… и велел любить». Роль Ольги в ее «романе» с Ильей Ильичем уподобляется «путеводной звезде, лучу света»; она сама — ангелу, то оскорбленному непониманием и готовому удалиться, то вновь приверженному своей миссии духовного воскресителя Обломова. «Он, — сказано о героине в конце второй части романа, — побежал отыскивать Ольгу. Видит, вдали она, как ангел восходит на небеса, идет на гору… Он за ней, но она едва касается травы и в самом деле как будто улетает».
Высокая миссия Ольги на время вполне удалась. Сбросив с покойным халатом свою апатию, Илья Ильич ведет достаточно активный образ жизни, благоприятно отразившийся на его, прежде сонном, облике: «Встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по крайней мере самоуверенности».
Переживая вместе с Ольгой «поэму изящной любви», Обломов выявляет, по мысли романиста, лучшие начала как собственной, так и общеродовой природы человека: тонкий и верный инстинкт красоты (искусства, женщины, природы) как гармонии, верный в своей основе взгляд на «отношение… полов между собою», призванных завершиться гармоническим семейным союзом, глубокое уважение к женщине и поклонение ей.
Замечая в конце второй части, что Обломов «догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно», Гончаров вместе с тем уточняет: «Он усвоил только то, что вращалось в кругу ежедневных разговоров в доме Ольги, что читалось в получаемых там газетах, и довольно прилежно, благодаря настойчивости Ольги, следил за текущей иностранной литературой. Все остальное утопало в сфере чистой любви».
Практическая сторона жизни (постройка дома в Обломовке, проведение дороги из нее в большое село и т. п.) продолжает тяготить Илью Ильича. Сверх того, его начинает преследовать неверие в свои силы, а с ними и в чувство Ольги, наконец, в возможность реализовать в жизни подлинную «норму» любви и семьи. Как будто по воле случая оказавшись на Выборгской стороне Петербурга, напоминающей герою идиллическую Обломовку, он, однако же, все реже посещает Ольгу и в конце концов женится на своей квартирной хозяйке Агафье Пшеницыной.
Крайне тяжело перенесенный обоими героями (Ольга испытала глубокое потрясение; у Обломова «была горячка») крах их любви изображен тем не менее Гончаровым как не случайная, но уготованная человеку самой судьбой и поэтому общезначимая драма И Илья Ильич навсегда сохранит в глубине души светлый образ Ольги и их любви, и героиня никогда не перестанет любить «честное, верное сердце» Обломова. В конце романа Ольга вполне согласится с характеристикой Ильи Ильича, которую даст здесь своему другу Штольц: «Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе!» Нет сомнения, что мнение это разделяется и автором «Обломова».
В самом деле: только ли личная слабость Ильи Ильича не позволила ему реализовать ту подлинную «норму» жизни, которая открылась герою после знакомства с Ольгой Ильинской? И только ли идиллическая «обломовщина» была этому виной?
Ответить на эти вопросы можно лишь с учетом гончаровского понимания участи гармонического «образа жизни» в условиях современной действительности. К горькому выводу о несовместимости этого идеала с нынешним «веком» писатель пришел уже в «Обыкновенной истории». В глубокой враждебности к нему убеждается, знакомясь с господствующими в Петербурге понятиями и нравами, и герой «Обломова». Столичное общество совокупно олицетворяют в романе визитеры Ильи Ильича в первой части, позднее — хозяева и гости тех гостиных и дач, куда привозит Обломова Штольц. Смысл жизни здесь сводится к карьере с казенной квартирой и выгодной женитьбой (чиновник Судьбинский) или к удовлетворению пустого светского тщеславия (Волков), к сочинительству в модном духе и на любую тему (Пенкин), накопительству и тому подобным «страстям» и целям. Объединенные, в свою очередь, обобщающим мотивом лжеактивности и суеты сцены и фигуры «петербургской жизни» в итоге создают образ существования, лишь на первый взгляд не схожий с бытом неподвижно-дремотной Обломовки. По существу эта, в свой черед, совершенно бездуховная жизнь — та же «обломовщина», но лишь на столично-цивилизованный лад. «Где же тут человек? — восклицает при полном одобрении автора Илья Ильич. — Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?.. Все это мертвецы, спящие люди…»
Достижение подлинно человеческой «нормы» бытия затруднено, по мысли Гончарова, не только высотой этого идеала. Мощные преграды на пути к нему поставила сама современная действительность в лице основных наличных типов жизни: холодно-бездушной суетности, с одной стороны, и не лишенной известного очарования, особенно для усталой души, но зовущей лишь в прошлое идиллической неподвижности — с другой. И только успех или поражение идеала в его труднейшей борьбе с этими препятствиями в конечном счете определяет ту или иную судьбу духовной личности в нынешнем обществе.
Точно так же определяется и судьба ее любви. Здесь необходимо, оставив на время Обломова, пояснить гончаровскую философию любви и место любовных коллизий в его романе.
Подобно «Обыкновенной истории», «Обрыву», «Обломов» — роман не просто с любовным сюжетом, но о разных видах любви. Это оттого, что и сама любовь для Гончарова — главное начало бытия, причем не только индивидуального, но и семейно-общественного, даже природно-космического. Мысль о том, что «любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней столько всеобщей неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении», в «Обломове» вложена в уста Штольца. Это было «капитальное» убеждение и самого писателя. «…Вы правы, — писал Гончаров С. А. Никитенко, — подозревая меня… в вере во всеобщую, всеобъемлющую любовь и в то, что только эта сила может двигать миром, управлять волею людской и направлять ее к деятельности… Может быть, я и сознательно и бессознательно, а стремился к этому огню, которым греется вся природа…»
В «Обломове» Гончаров заявил себя даровитейшим аналитиком отношений любящих. «Она, — писал об Ольге Ильинской современник Гончарова критик НД. Ахшарумов, — проходит с ним целую школу любви, по всем правилам и законам, со всеми малейшими фазами этого чувства: тревогами, недоразумениями, признаниями, сомнениями, объяснениями, письмами, ссорами, примирениями, поцелуями и т. д.»
«Школа любви» для Гончарова — основная школа человека. Любовь завершает духовное формирование личности, особенно женской, открывает ей подлинный смысл и цель бытия. «Взгляд Ольги на жизнь… — сообщает писатель во второй части «Обломова», — сделался еще яснее, определеннее». С чувством к Илье Ильичу для Агафьи Пшеницыной «навсегда осмыслилась и жизнь ее». Сам Штольц, долгое время увлеченный деятельностью, восклицает, получив согласие Ольги стать его женой: «Дождался! Сколько лет жажды чувства, терпения, экономии сил души! Как долго я ждал — все награждено: вот оно, последнее счастье человека!»
Это всемогущество любви объясняется важнейшей способностью, которой наделял ее Гончаров. При верном ее понимании любовь не замыкается только счастьем любящих, но гуманизирует и иные отношения людей, вплоть до сословно-классовых. Так, в лице близкой к истине любви Ольги Ильинской писателю виделась не просто «страстно-любящая жена», верная подруга мужа, но «мать-созидательница и участница нравственной и общественной жизни целого счастливого поколения».
Средоточие жизни, любовь в «Обломове» прямо характеризует собственно человеческую сущность того или иного типа существования. Для понимания идиллических обломовцев важнейшим оказывается замечание автора о полном отсутствии у них глубоких сердечных страстей, которых они «боялись, как огня»; бездуховносуетный смысл «петербургской обломовщины» обнажают пошло понятые интимные интересы Судьбинскихи Волковых.
Вернемся к главным причинам любовной, следовательно, и жизненной драмы центрального героя романа. Дано ли было Илье Ильичу реально обрести «норму» любви, семьи и жизни? Ведь, кажется, Штольц и Ольга сумели воплотить ее в семейном союзе. Но так ли это?
Начиная с Добролюбова критики и исследователи относились к Штольцу в основном негативно. Героя упрекали в рассудочности, сухости, эгоизме. В образе Штольца необходимо, однако, различать замысел и его исполнение.
Друг Ильи Ильича — интересно и глубоко задуманная фигура. Штольц рос и воспитывался по соседству с Обломовкой, но формирующие его характер условия были совершенно иными. Отец героя — немец, управляющий в дворянском поместье, привил сыну навыки самостоятельного и упорного труда, умение полагаться на собственные силы. Мать — русская дворянка с нежным сердцем и поэтической душой — передала Андрею свою духовность. Воспринял Штольц и благотворные эстетические впечатления от богатой картинной галереи в соседнем княжеском «замке».
Разные национально-культурные и общественно-исторические элементы, от патриархальных до бюргерских, создали, объединившись в личности Штольца, характер, чуждый, по мысли романиста, всякой ограниченности и односторонности. Показателен ответ юного героя на совет отца избрать любую «карьеру»: «служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй». «- Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем, — сказал Андрей».
Не ведающий разлада между умом и сердцем, сознанием и действованием, Штольц «беспрестанно в движении», и мотив этот чрезвычайно важен. Ведь только при безустальном движении вперед, а не духовном сне и покое в состоянии человек одолеть те «обманчивые надежды и мучительные преграды», которые ставит ему жизнь на пути к «свыше предназначенной цели». А Штольц, ищущий в своей жизни «равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа», стремится именно к ней, вполне отвечая тем самым авторскому идеалу.
Заслужив глубокое доверие, а затем и взаимное чувство Ольги, Штольц поселился с женой не в Петербурге и не в деревне, а в Крыму, в собственном доме на морском берегу. Выбор этого места далеко не случаен: удаленный в равной мере и от сурового Севера, и от тропического Юга, Крым — своего рода «норма» в природе. Существенна и такая деталь: с галереи дома Штольцев «видно было море, с другой стороны — дорога в город». Жилище Штольца и Ольги с его «океаном книг и нот», присутствием везде «недремлющей мысли» и изящными вещами, среди которых, однако, нашла свое место «и высокая конторка, какая была у отца Андрея», как бы соединяет природу с ее «вечной красотой», с лучшими достижениями цивилизации. Быт Штольца совершенно лишен крайностей деревенской неподвижности и суетного городского делячества. Автор романа утверждает, что герои счастливы. Правда, Ольгу порой посещают грусть и неудовлетворенность. Но Штольц успокаивает жену ссылкой на естественные стремления «живого раздраженного ума… за житейские грани», тоску духовного человека по абсолюту.
Декларированное Гончаровым счастье Штольца и Ольги тем не менее не убеждает читателя. И не только потому, что романист скорее рассказывает о нем, чем показывает его. Важнее то, что союз героев на деле оказывается все-таки замкнутым собой, лишенным главного смысла истинной любви — ее гуманизирующих общественных результатов. Замысел гармонической, реально-поэтической личности в фигуре Штольца не получил в романе адекватного художественного воплощения.
Декларативность фигуры Штольца и его «последнего счастья», признанная в итоге и самим Гончаровым («не живой, а просто идея»), объясняется не каким-то творческим просчетом. Как выяснилось с развитием произведения, самая надежда Гончарова создать образ гармонического человека и такой же любви на материале современной действительности была утопией. В датированном годом окончания романа письме одному из своих корреспондентов Гончаров констатировал: «Между действительноетью и идеалом лежит… бездна, через которую еще не найден мост, да едва и построится когда».
Сознанием этой печальной закономерности определен итоговый смысл образа и Ильи Ильича Обломова.
Задолго до финала произведения Илья Ильич в разговоре со Штольцем заметил: «Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится». По мысли Гончарова, Обломов действительно не понимает жизни, когда ведет себя в ней как наследник мягкосердечной, но инертно-покойной «обломовщины». Когда, угадывая заветную цель человека — нерушимую, одухотворенную и одухотворяющую все вокруг любовь и семью, — не проявляет той духовной и практической энергии, без которых достижение этой цели невозможно. Однако названная цель, по существу, не далась в «этой жизни» и неутомимо шедшему к ней, волевому Штольцу, и самой Ольге Ильинской. Факт этот бросает иной свет и на Обломова. Личная вина героя все больше заслоняется его бедой. Главная причина изображенной в романе драмы переносится с Ильи Ильича, который в конце концов предпочел идиллический покой вечному движению, на бездуховную и бездушную общественную реальность, которая «никуда не годится».
Правильному пониманию созданного в лице Обломова типа помогают признания, сделанные Гончаровым в ряде писем 60-х гг. к горячей поклоннице его творчества, другу и помощнику Софье Александровне Никитенко. «Скажу Вам, — читаем в одном из них, — чего никому не говорил: с той самой минуты, когда я начал писать для печати… у меня был один артистический идеал: это — изображений честной, доброй, симпатичной натуры, в высшей степени идеалиста, всю жизнь борющегося, ищущего правды, встречающего ложь на каждом шагу, обманывающегося и, наконец, окончательно охладевающего и впадающего в апатию и бессилие от сознания слабости своей и чужой, то есть вообще человеческой натуры».
Непосредственно в связи с этим идеалом здесь упомянут герой «Обрыва», «художник» Борис Райский. Однако едва ли не теми же словами будет охарактеризован в конце «Обломова» и Илья Ильич. «Это, — говорит здесь о «честном, верном сердце» героя Андрей Штольц, — его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал с толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности».
Начало «в высшей степени идеалиста» действительно свойственно герою «Обломова», хотя и в сопряжении с чертами патриархально-идиллическими. Заявленное, в частности, и параллелями Ильи Ильича с Платоном, Гамлетом, Дон Кихотом, оно объясняет нам, почему дружит с Обломовым Штольц и за что полюбила его Ольга Ильинская. Намек на человека, обломанного жизнью, а не только округлого (от древнеславянского «обло») и обломка (то есть представителя архаического жизненного уклада), содержит сама фамилия гончаровского героя.
Сверхличная причина обломовской драмы придает неоднозначный смысл и идиллическим симпатиям Ильи Ильича, приведшим его на столичную окраину. Не одна слабость и робость героя перед высшей задачей человека, но и протест — пусть пассивный — против суетного существования Судьбинских-Волковых-Ленкиных выразились в решении Ильи Ильича остаться на Выборгской стороне Петербурга. И если «донкихотская борьба… с жизнью» — в ее активном проявлении — ограничилась у Обломова едва ли не единственным поступком — «громкой оплеухой» Тарантьеву, посмевшему грязно исказить отношения героя с Ольгой Ильинской, то сама реакция Ильи Ильича на эту низость («- Вон, мерзавец! — закричал Обломов, бледный, трясясь от ярости») действительно в духе Дон Кихота.
Все большая драматизация с развитием «Обломова» образа его заглавного героя стала прямым результатом переосмысления Гончаровым первоначального замысла произведения. Сквозь облик русского патриархально-идиллического барина в Илье Ильиче все явственнее проступали черты таких «коренных» человеческих типов, как классические герои Шекспира и Сервантеса. Гамлетовским «быть или не быть» звучит для Обломова вопрос: «Идти вперед или остаться» в состоянии покоя? С Дон Кихотом Илью Ильича объединяют не только чистота души и идеализм, но и отношения с его слугой Захаром. Преломляя через «местные» социально-бытовые приметы и своеобразно синтезируя в своей личности высокие устремления, а также комизм и трагизм этих великих «прототипов», герой «Обломова» в конечном счете приобретал смысл их современного, национально-неповторимого «преемника». Словом, характера, в такой же мере принадлежащего своей эпохе, как и вечного.
ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ В РОМАНЕ. Вобравшая в себя, по словам писателя, «мало-помалу элементарные свойства русского человека» фигура заглавного лица была не единственной творческой удачей «Обломова». «Превосходно обрисованным характером» современники называли Ольгу Ильинскую, подчеркивая единство в нем идеальности с психологической убедительностью. Вполне «живое лицо» (Добролюбов), Ольга действительно выгодно отличается в этом отношении от Штольца, хотя мы практически ничего не знаем ни о детстве, ни о юности героини. Больше того: Ольга дана в романе как бы вообще вне быта. Духовная сущность героини тем не менее вполне мотивирована — однако не внешними, но внутренними обстоятельствами. Освобожденная в доме тетки от «деспотического управления ее волей и умом», Ольга сначала «многое угадывает, понимает» благодаря своей «счастливой природе», которая «ее ничем не обидела», и окончательно складывается как личность под воздействием перипетий сердечной жизни — в отношениях с Обломовым, затем Штольцем.
Независимая в своем выборе и решениях, Ольга вместе с тем необычайно чутка к истине любви. Любовь для нее не страсть, как бы сильна она ни была, но чувство-долг, симпатия, сопровождаемая нравственными обязанностями любящих пронести ее до конца жизни. «Да… у меня, — говорит она Обломову, — кажется, достанет сил прожить и пролюбить всю жизнь». Отсюда и требовательность героини к себе и возлюбленному: Ольга не смиряется с тягой Ильи Ильича к покою, так как знает: «норма» любви дается лишь движением «вперед, вперед».
Прямой противоположностью Ольге выглядит квартирная хозяйка, а затем и жена Ильи Ильича Агафья Пшеницына, как будто без остатка растворившаяся в круговороте будничных забот о еде, шитье, стирке, глаженье и т. д. Подчеркнуто духовному облику Ильинской, в чертах которой отражалось «присутствие говорящей мысли», богатство внутренней жизни, контрастен внешний портрет Пшеницыной с ее «полными, округлыми локтями», «крепкой, как подушка дивана, никогда не волнующейся грудью» и «простотой» душевных движений. Так же «просто», не подозревая о высоком общественном назначении этого чувства и стоящих на его пути преградах, полюбила Агафья Матвеевна Обломова и «перешла под это сладостное иго безусловно, без сопротивлений и увлечений, без смутных предчувствий, томлений, без игры и музыки нерв».
Далекая от ее истины, но самоотверженная, проникнутая материнским началом любовь Агафьи Матвеевны овеяна вместе с тем в «Обломове» глубоким авторским сочувствием. Ведь с ней и в этой рядовой женщине пробудилась живая душа, открылся человеческий смысл и свет в ее ранее почти автоматическом существовании. Отвечающий основному творческому принципу художника раскрыть и в самом простом «современнике» «самого человека» образ скромной «чиновницы» Агафьи Пшеницыной стал большим завоеванием Гончарова и русской прозы в целом.
СВОЕОБРАЗИЕ СТИЛЯ. Раскрытию итогового смысла «Обломова» служили наряду с крупномасштабными характерами центральных лиц произведения его яркий юмор, литературно-культурный контекст, «живопись» и «музыка», а также такой художественно-стилевой элемент, как «поэзия».
Особый интерес Гончарова к «поэтическим» моментам изображаемой картины был в связи с «Обыкновенной историей» отмечен еще Белинским. «В таланте Искандера (А. И. Герцена. — В. H.), — писал критик, — поэзия — агент второстепенный… в таланте г. Гончарова — агент первый и единственный». «Соком романа» называл «поэзию» сам автор «Обломова», считавший, что «романы… без поэзии — не произведения искусства» и их авторы — «не художники», а всего лишь более или менее даровитые бытописатели. Но что имел в виду писатель под романной «поэзией»?
Речь шла не только о высоких, собственно идеальных устремлениях современников, но и о тех «общечеловеческих… страстях… скорбях и радостях», которые духовно и эстетически («поэтически») обогащают нашу жизнь как ее лучшие, незабываемые проявления.
В «Обломове» важнейшим из «поэтических» и поэтизирующих начал произведения выступала сама «изящная любовь», «поэма» и «драма» которой в глазах Гончарова совпадали с основными моментами в судьбах людей. И даже с рубежами природы, главные состояния которой в «Обломове» параллельны зарождению, развитию, кульминации и, наконец, угасанию чувства Ильи Ильича и Ольги Ильинской. Любовь героев зарождалась в атмосфере весны с солнечным парком, ландышами и знаменитой веткой сирени, расцветала в знойный летний полдень, исполненный гроз и неги, потом гасла с осенними дождями, задымившими городскими трубами, наконец, оборвалась вместе с разведенными мостами над Невой и все-все засыпавшим снегом.
«Поэтическое одушевление» (A. B. Никитенко) «Обломову» придавал и одухотворенный образ Ольги Ильинской, отразивший представления писателя о высоком назначении женщины в нравственном и эстетическом совершенствовании человека. Восходящая в свою очередь к глубокой культурно-философской традиции гончаровская апология одухотворенной женственности может быть пояснена следующими словами «художника» Бориса Райского в «Обрыве»: «Мы не равны: вы выше нас, вы сила, мы ваше оружие. Не отнимайте у нас… ни сохи, ни заступа, ни меча из рук. Мы взроем вам землю, украсим ее, спустимся в ее бездны, переплывем моря, пересчитаем звезды, — а вы, рождая нас, берегите, как провидение, наше детство и юность, воспитывайте нас честными, учите труду, человечности, добру и той любви, какую творец вложил в ваши сердца, — и мы твердо вынесем битвы жизни и пойдем за вами вслед туда, где все совершенно, где — вечная красота».
В «Обломове» ярко проявилась способность Гончарова почти с живописной пластичностью и осязаемостью рисовать русский быт. Обломовка, Выборгская сторона, петербургский день Ильи Ильича напоминают собой полотна «малых фламандцев» или бытовые наброски русского художника П. А. Федотова. Не отклоняя похвалы своей «живописи», Гончаров вместе с тем глубоко огорчался, когда читатели не ощущали в его романе той особой «музыки», которая в конечном счете проникала собой и изобразительные грани произведения.
Глубоко родственной музыке оказывается у Гончарова сфера заветных человеческих «мечтаний, желаний и молитв», концентрирующихся прежде всего в любви и вокруг нее. Само любовное чувство, в его спадах и подъемах, лейтмотивах, унисонах и контрапунктах, развивается в «Обломове» по законам крупного музыкально-инструментального сочинения. Отношения главных героев романа не столько изображаются, сколько разыгрываются «музыкой нерв». Само признание Ильи Ильича: «Нет, я чувствую… не музыку… а… любовь!», ставшее завязкой «Обломова», спровоцировано пением Ольги и было произнесено прерывисто и «тихо», то есть не словами, а как бы душой героя. Музыкально-прихотливое развитие любви хорошо передано Гончаровым в послании Обломова к Ольге, о котором замечено, что оно писалось «быстро, с жаром, с лихорадочной поспешностью» и «одушевлением». Любовь героев возникла «в виде легкого, улыбающегося видения», однако скоро, говорит Обломов, «шалости прошли; я стал болен любовью, почувствовал симптомы страсти; вы стали задумчивы, серьезны; отдали мне ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться…». Патетика («Люблю, люблю, люблю!») сменилась «диссонансом сомнений» героя, «сожалением, грустью» обоих, вновь обоюдным «душевным антоновым огнем», затем влекущими и одновременно пугающими «пропастями», «бурями». Наконец, все разрешилось «глубокой тоской» и сознанием общей «ошибки» и невозможности счастья.
Господствуя в центральных частях романа, его «музыка» помогла читателям способом от противного понять уже немузыкальную, бездуховную природу тех «образов жизни», в которых она подменялась всего лишь внешним ритмом — биологическим или деляческим.
Общий и вечный аспект лиц и ситуаций «Обломова» расширялся благодаря обширному литературно-культурному контексту романа. Ранее говорилось о далеко не только иронических для Ильи Ильича параллелях его личности с героями Шекспира и Сервантеса. Но юный Обломов мечтал вместе со Штольцем увидеть картины Рафаэля, Тициана, Корреджо, росписи Микеланджело и статую Аполлона Бельведерского, зачитывался Руссо, Шиллером, Гете, Байроном. Каждое из этих имен и все они вместе весьма точно указывают на духовные возможности и идеалы героя «Обломова». Ведь Рафаэль — это прежде всего «Сикстинская мадонна», в которой современники Гончарова видели воплощение и символ вечной женственности; Шиллер был олицетворением идеализма и идеалистов; автор «Фауста» впервые выразил в этой философско-поэтической драме человеческую жажду абсолюта и вместе с тем сознание его невозможности, а Руссо идеализировал «естественную» жизнь среди природы и вдали от бездушной цивилизации. Илья Ильич, таким образом, еще до любви к Ольге был хорошо знаком как с надеждами, так и со «всеобщими человеческими скорбями» и разуверениями. И еще один факт говорит об этом: даже в своем полусонном петербургском существовании герой не мог, по его словам, «равнодушно вспомнить Casta diva», то есть ту самую женскую арию из «Нормы» В. Беллини, которая как бы сольется с обликом Ольги Ильинской, а также и с драматическим итогом любви Обломова к ней. Показательно, что своим толкованием Casta diva Илья Ильич фактически предугадывает еще до знакомства с Ольгой эту драму. «Какая грусть, — говорит он, — заложена в эти звуки!.. И никто не знает ничего вокруг… Она одна… Тайна тяготит ее…»
Не трагический, но комический свет проливает на обломовского слугу Захара его хорошо ощущаемая в романе параллель с оруженосцем Дон Кихота. Подобно Санчо Пансе, Захар искренно предан своему барину и в то же время едва ли не во всем перечит ему. В особенности отличается от понятий Ильи Ильича взгляд Захара на женщин, вполне выразившийся в его «гордо»-мрачном отношении к своей жене Анисье.
По существу пародирующая тот высокий союз мужчины и женщины, о котором мечтал Илья Ильич и который пытались создать в своей жизни Штольц и Ольга Ильинская, семейная пара Захара и его «востроносой» супруги стала в «Обломове» одним из основных ресурсов юмора. Обильный также в описании Обломовки (вспомним хотя бы хозяйственные «распоряжения» ее старшего хозяина Ильи Ивановича или реакцию обломовцев на пришедшее к ним письмо и т. д.), петербургского дня Ильи Ильича (вспомним рассуждения Захара о том, кто «выдумал» клопов и паутину, и т. п.), быта Выборгской стороны и квартирной хозяйки героя, юмор «Обломова» вместе с тем практически лишен таких средств, как гневная ирония, сарказм, гротеск; он призван не казнить, но «смягчать и улучшать человека», подставляя ему «нельстивое зеркало его глупостей, уродливостей, страстей, со всеми последствиями», чтобы с их сознанием явилось и «знание, как остеречься». Его главный объект — любые крайности по отношению к «нормальной» личности и «образу жизни», будь то «всепоглощающий» сон обломовцев или «казенная» любовь Судьбинского, отвлеченность мечтаний и помыслов или их физиологичность.
Юмор «Обломова» окрашен добродушно-снисходительным отношением к человеку, что не мешает ему таить в себе и «незримые слезы», вызванные авторским сознанием «слабости своей и чужой» натуры.
По свидетельству Гончарова, И. С. Тургенев как-то сказал ему: «…пока останется хоть один русский — до тех пор будут помнить Обломова». Ныне заглавный герой центрального романа писателя стал близок множеству людей во всем мире. Таково обаяние книги, в творческом горниле которой жизнеописание русского барина преобразилось в высокохудожественное исследование судьбы лучших упований «самого человека».


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)


15.3 сочинение огэ благородство.
Анализ романа «Обломов» Гончарова И. А

Categories: Литература