Творческий и жизненный путь Толстого Алексея Николаевича

«Толстой был индивидуальностью ярчайшей и талантом ослепительным. Он не повторял никого ни в чем и одновременно был тонко ощутимой связью с неумирающим нашим наследием XIX века, — сказал, откликаясь на его кончину, писатель К. Федин. — „Петром I» он своими мастерскими руками сложил себе великолепный памятник…»
Граф Толстой или Востром? Рождению Алеши предшествовала трещина, расколовшая брак графа Николая Александровича Толстого и Александры Леонтьевны, урожденной Тургеневой. Граф страстно любил свою «святую» Сашу; Александра

Леонтьевна с годами все более тяготилась этим чувством. Мелкопоместный дворянин Алексей Аполлонович Востром, «молодой красавец, либерал, читатель книг, человек „с за-просами»» (как охарактеризовал его А. Н. Толстой), конечно, куда лучше понимал ее, ее духовные интересы. Это была взаимная пылкая любовь. Александра Леонтьевна оставила мужа, детей и ушла к Вострому, в доме которого 29 декабря 1882 (10 января 1883) г. и родился Алексей Толстой.
Эти бурные события никак не отразились на безмятежном детстве маленького Алеши, к которому Востром относился по-отцовски нежно и которого сам мальчик называл в письмах

«милый, дорогой, прелестный, золотой, бриллиантовый Папочек». Позднее современники, например Бунин, задавались вопросом: «Был ли он действительно Толстым?» Ho это было вызвано, возможно, тем, что А. Толстой, гордившийся своим графским титулом, никому ничего не говорил о своем отце, которого увидел семнадцатилетним юношей лишь в гробу.
«Детство Никиты». Ранние годы А. Толстого протекали в небольшой усадьбе Бострома — Сосновке, в сорока верстах от Самары. Он, по собственным воспоминаниям, «рос один, в созерцании, растворении, среди великих явлений земли и неба. Июльские молнии над темным садом; осенние туманы, как молоко; сухая веточка, скользящая под ветром на первом ледку пруда; зимние вьюги, засыпающие сугробами избы до самых труб; весенний шум вод; крик грачей, прилетавших на прошлогодние гнезда; люди в круговороте времен года; рождение и смерть — как восход и закат солнца, как судьба зерна…».
Родное особенно сильно и ярко видится на расстоянии. В 1920 г. в эмиграции, в далеком Париже, Толстой пишет одну из лучших во всей великой русской литературе повестей о детстве — «Детство Никиты». Это мажорное, основанное на автобиографическом материале произведение пронизано солнцем, радостью, счастьем детства. В повести сохранены и название усадьбы, и имя и отчество матери и домашнего учителя Аркадия Ивановича, и прозвище «главного приятеля» Мишки Коряшонка, бережно воссозданы драгоценные пылинки и блестки детства.
Память детства и чувство Родины. Ho помимо автобиографической основы в этом произведении передано острое ощущение маленьким героем русской природы, красоты Заволжья, неповторимость уходящего в века деревенского быта и уклада. Много позднее в статье «К молодым писателям» Толстой рассказал, как память детства сопрягалась с чувством истории в работе над романом «Петр Первый»:
«Каким образом люди далекой эпохи получились у меня живыми? Я думаю, если бы я родился в городе, а не в деревне, не знал бы с детства тысячи вещей, — эту зимнюю вьюгу в степях, в заброшенных деревнях, святки, избы, гаданья, сказки, лучину, овины, которые особым образом пахнут, я, наверное, не мог бы так описать старую Москву. Картины старой Москвы звучали во мне глубокими детскими воспоминаниями. И отсюда появлялось ощущение эпохи, ее вещественность».

А вокруг Сосновки были разбросаны «дворянские гнезда», уже совсем не похожие на те, что были воспеты И. С. Тургеневым. В них обитали хозяева вроде дяди Толстого Григория Константиновича Татаринова, патриарха рода со стороны матери — «Ганечки», который, по словам второй жены писателя С. И. Дымшиц, «кокетничал всевозможными чудачествами». Отсюда, из детства, вышли и яркие произведения о старом Заволжье (роман 1911 г. «Чудаки» и 1912 г. «Хромой барин», цикл рассказов, позднее получивший название «Под старыми липами»), где выведена вереница буйных и нелепых самодуров и бездельников и где после Щедрина, после Бунина с его «Суходолом» Толстой «отпел» усадебное, провинциальное дворянство.
Говоря о той обстановке, в которой «начинался» Алексей Толстой, нельзя не отметить литературное дарование Александры Леонтьевны, безусловно повлиявшей на судьбу сына. Ее повести «Захолустье», «Сестра Верочка», «Вожаки» оставили свой след в беллетристике рубежа двух веков. А в рассказах «Няньки», «Подружка», «Два мирка», «Как Юра знакомится с миром животных», несомненно, отразились переживания и заботы о любимом ребенке. И конечно, родная Сосновка навсегда заронила в юную душу драгоценные семена любви к отчему краю.
В этих ранних впечатлениях угадываются истоки того патриотического, глубоко национального начала, которое так ярко окрашивало затем все творчество Толстого. Пройдут четыре десятилетия, грозные зарницы Великой Отечественной войны прорежут небо России, набатно зазвучат огненосные очерки писателя: «Я призываю к ненависти», «Откуда пошла Русская земля», «Русские воины», «Родина». Ho вот строки из юношеского дневника: «Родина!.. Боже мой, сколько в этом слове чувства, мыслей, радости и горя. Как подчас горько и сладко звучит оно. Бедный, бедный, затерянный среди огромных степей маленький хуторок. Мой бедный сад… О, как мне все это жалко…»
Учеба в Самаре и Сызрани. Сосновка была продана Бостромом в 1899 г. К той поре Толстой поступил в 4-й класс реального училища в Сызрани, а затем перевелся в реальное училище в Самаре, которое окончил в 1901 г.
Расширяется кругозор юного Толстого. Он увлекается театром, посещает спектакли гастролирующих в Самаре труп», которые ставят Шекспира, Шиллера, Ибсена, Ростана, сам участвует в любительских постановках. В драматическом кружке Толстой встречает будущую жену — Ю. В. Poжанскую. Однако гуманитарная направленность интересов еще не становится ведущей: закончив самарское реальное училище (где, в отличие от гимназий, упор делался на изучении точных и естественных наук), Толстой поступает на механическое отделение петербургского Технологического института. В сентябре 1901 г. вместе с Рожанской, принятой на столичные медицинские курсы, он выезжает из Самары в Питер.
Петербург. Северная столица увлекает молодого Толстого насыщенной культурной жизнью. «Злоба дня», нарастающее в обществе недовольство порядками также не обходят его стороной. Оказавшись в вольнолюбивой среде, Толстой участвует в феврале 1902 г. в забастовке студентов Технологического института.
Впрочем, революционные выступления студенчества проходят как бы по касательной — Толстой отдается учебе и работе. Весной 1904 г., перейдя на 4-й курс, он трудится на Балтийском пушечно-литейном заводе, изучая токарное дело, способы обработки металлов, а на последнем курсе Технологического института проходит практику на Невьяловском заводе на Урале. Основательная инженерная подготовка, знание техники пригодились позднее, когда писатель создавал свои фантастические произведения — романы «Аэлита» (1923) и «Гиперболоид инженера Гарина» (1927), повесть «Союз пяти» (1925).
Пора исканий — себя, любви, творчества. В июне 1902 г. в родовом селе Туреневе Ставропольского уезда Самарской губернии состоялось венчание Толстого с Рожанской; в январе следующего родился сын Юрий, скончавшийся в пятилетием возрасте. Первый брак оказался неудачным. Когда Толстой, продолжая образование, в 1906 г. поступил в Королевскую Саксонскую высшую техническую школу в Дрездене, он познакомился с начинающей художницей Софьей Исааковной Дымшиц.
В определенной степени он повторяет поступок своей матери: будучи женат и имея ребенка, испытывает непреодолимое желание духовной близости, которую не могла дать Рожанская, хотевшая видеть Толстого инженером и относившаяся к искусству равнодушно. Толстой расстается с первой женой и с головой уходит в литературную работу.

Взлет. Поражает стремительный взлет таланта Толстого. После ранних стихов, где он подражает «наиболее убогим писателям прошлого века — бесталанным подражателям Некрасова» (К. Чуковский), после эпигонски-декадентской книжки «Лирика», которой сам Толстой стыдился, вспыхивает его литературный дар. Начиная с рассказа «Старая башня» (1908), где мистический сюжет совмещается с сочными образами уральских инженеров, техника, учительницы, писатель обращается к «золотой жиле» Заволжья, воскрешая рассказы, предания и, главное, впечатления своего детства, художественно преображенные и гротескно заостренные: «Соревнователь», «Архип», «Смерть Налымовых», «Мечтатель» («Аггей Коровин»), «Петушок» («Неделя в Туреневе»), «Мишука Налымов» («Заволжье») и т. д.
Художник милостью Божией, человек феноменальной фантазии и наблюдательности, Толстой в предреволюционную пору перепробовал себя, кажется, во всех жанрах, с блеском подражая различным литературным течениям той поры, — писал и символистские стихи, и народные сказки с ловкой имитацией лубка, и реалистическую прозу с изломами русской души, и стилизованные под галантный XVII в. новеллы и пьесы. Было ли это стремлением подражать моде, жаждой известности, успеха? Возможно. Ho главное все-таки заключалось в ином — в игре молодости, свободе и улыбке, в запасах нерастраченной душевной чистоты, в желании показать, на что он способен, в озорстве силача. Так уж переливалась силушка по жилушкам, что талант Толстого бил через край. Один из мэтров символизма — Федор Сологуб с оттенком неодобрения бросил в сердцах: «Брюхом талантлив». В «незрелом отношении к жизни» упрекал молодого Толстого и А. Блок, одновременно отмечая и «кровь», и «жир», и «похоть», и «дворянство», и «талант».
Хождение по мукам — биография, судьба, роман Толстого. Надо полагать, что благополучие, особенно благополучие духовное, не является уделом и судьбой большого писателя, который посещает «сей мир в его минуты роковые» (Ф. Тютчев) и которому необходимо пройти через страдания, ощутить — всей кожей — боль эпохи. Эту полную чашу страданий вместе с русской интеллигенцией Толстой испил на путях и перепутьях революции и Гражданской войны, найдя емкое и ответственное определение пройденному — «хождение по мукам». Так называется древнее сказание о посещении Богородицей места мучения грешников.
He приняв новых порядков, Толстой в 1919 г., через Одессу, покидает Россию и оседает в эмигрантском Париже. В эту пору он разделяет надежды и чаяния белых изгнанников и видит призвание писателя-эмигранта в неподкупной, принципиальной честности и свободе творчества: «Простая логика указывала, что после Октябрьского переворота надобно было подлить в пузырьки красных чернил и строчить, строчить, строчить во славу мировой революции, мировой справедливости, всеобщего равенства. И золото было бы у чудаков, и слава, и горячее довольствие. Ho журналисты, от маленького до большого, отклонили мировую революцию — извините: грабеж и разбой…» (статья 1921 г. «Концерт 22 октября»). В дальнейшем, однако, Толстой вместе со своей третьей женой поэтессой Натальей Кранди-евской пережил довольно быструю эволюцию.
Зов Родины. Бесспорно, значительное влияние на Толстого оказали бытовые трудности и неурядицы жизни в изгнании, опасность надвигающегося прозябания и даже эмигрантской бедности. И все-таки главное было в ином. Была одна страсть, которая жила, светилась изнутри его таланта, то мерцая и уходя далеко вглубь, то выступая на поверхность и требуя прямого выражения, но всегда согревая его произведения особенным теплом, — «величайшее понятие, таинственное по страшному могуществу своему: слово — отечество».
Эта страсть жила и в его повести «Детство Никиты», и в рассказах и повестях эмигрантской поры, и она же вела его дальше, требуя эпического разрешения. Так складывается замысел первой книги романа-эпопеи «Хождение по мукам» — «Сестры» (1919-1921). В предисловии к первому изданию, вышедшему в Берлине, куда Толстой переехал из Парижа, он писал:
«Этот роман есть первая книга трилогии „Хождение по мукам», охватывающий трагическое десятилетие русской истории. Тремя февральскими днями, когда, как во сне, зашатался и рухнул византийский столп империи и Россия увидала себя голой, нищей и свободной, заканчивается повествование первой книги».
В 1922 г. Толстой решает вернуться в уже новую, Советскую Россию и обращается с открытым письмом к председателю Исполнительного бюро комитета помощи писателям-эмигрантам Н. В. Чайковскому, объясняя свой шаг: «Все, мы все, скопом, соборно виноваты во всем свершившемся. И совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями русский корабль. По примеру Петра». Характерно, что, решившись на этот поступок, вызвавший негодование в эмигрантских кругах, писатель обращается к имени и примеру царя-преобразователя, героя его будущего романа.
«Хождение по мукам» — от романа к роману-эпопее. Ураган революции смел, разъял привычные представления, традиционные понятия и ценности. На изломе мощных тектонических сдвигов обнажилась совершенно новая человеческая порода. Начала добра и зла высветлились, укрупнились. Толстой так определил задачу новой литературы в осмыслении эпохи: «Сознание грандиозности — вот что должно быть в каждом творческом человеке. Художник должен понять не только Ивана или Сидора, но из миллионов Иванов или Сидоров породить общего человека — тип. Шекспир, Лев Толстой, Гоголь создавали не только типы человека, но типы эпох… над страной пронесся ураган революции. Хватили до самого неба. Раскидали угли по миру. Были героические дела. Были трагические акты. Где романисты, собравшие в великие эпопеи миллионы воль, страстей и деяний?»
Эти строки писались тогда, когда еще не появилась первая книга гениального романа М. Шолохова «Тихий Дон», когда сам Толстой, завершив роман «Сестры», еще только обдумывал его продолжение — «Восемнадцатый год» (1928), где резко изменился масштаб изображения исторических событий. Ho уже и тогда, в самом раннем варианте первой книги трилогии, путеводной звездой для героев и их автора стала тема Родины, России. Уже эпиграф к первой книге трилогии — «Сестры»: «О, Русская земля…» (из «Слова о полку Игореве») — передает стремление Толстого осмыслить исторический путь страны, ее судьбу. Картины «частной жизни» сестер Булавиных, Телегина, Рощина, переплетаясь с хроникой исторических событий предреволюционной эпохи, подчинены нравственной проблематике — идеям духовной силы и цельности человека, его праву на счастье.
К счастью в любви, чистом и трепетном чувстве, идут через тернии Телегин и Даша, Рощин и Катя. Здесь мы подходим как будто к святая святых художника, который с особенным тактом, таким редким для литературы начала нашего века целомудрием и духовностью говорит о любви: «…пройдут года, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только — кроткое, нежное, любимое сердце ваше…» Этим монологом недаром завершается первая часть трилогии. Две прекрасные русские женщины, Катя и Даша Булавины, проходят по страницам романа, облагораживая и возвышая жизнь, наполняя ее светом и смыслом. В изображении любви Алексей Толстой — прямой наследник Тургенева, с его нежными, кроткими героинями. Женщина высвечивает сущность персоналка, будь то окруженный «черным дымом своей фантазии» декадентский поэт Бессонов или прямодушный во всем Телегин.
Ho проблема счастья приобретает в трилогии философский смысл: она шире и глубже, чем вопрос о личном счастье — о счастье в любви, в семейной жизни; это вопрос об отношении человека к родине, о его роли в развертывающихся исторических событиях. Этот вопрос вопросов, подчиняющий себе биографии Телегина и Рощина, проходит через всю эпопею сквозным лучом.
Дань времени. На творчестве Толстого конца 20-х — 30-х гг. и, конечно, на эпопее о революции и Гражданской войне не могло не сказаться жесткое влияние господствующей большевистской доктрины, а позднее и культа И. В. Сталина. Автор даже изменил тональность первой книги романа, в финале которой Рощин и Катя проходят мимо «особняка знаменитой балерины, где сейчас, выгнав хозяйку, помещался центральный комитет одной из борющихся за власть партий, именуемой в просторечии большевиками», и он говорит ей: «Вот оно, змеиное-то гнездо, где — ну, ну… На будущей неделе мы это гнездо ликвидируем…» Рецензировавший роман, который печатался в эмигрантском парижском журнале «Современные записки», советский критик В. Полонский не без яда замечал: «Это гнездо в дальнейшем повествовании займет, вероятно, не последнее место. Ждем продолжения с большим любопытством». Однако в последующих, уже советских изданиях первая книга трилогии подверглась существенной правке. Естественно и непринужденно Толстой одни характеристики и страницы заменял другими, подчас противоположными («He понимаю, не понимаю…» — растерянно бормочет теперь Рощин, проходя с Катей мимо того же особняка).
Такая «смена вех» приводила порой к нарушению исторической правды, когда, например, в повести «Хлеб» (1937) Толстой не просто преувеличил роль И. В. Сталина в борьбе за Царицын, но и приписал ему боевые заслуги С. С. Каменева и других военачальников (или когда в драматургической дилогии об Иване Грозном «Орел и орлица» и «Трудные годы», 1941-1943, сознательно смягчил, в угоду тогдашним требованиям, некоторые отвратительные черты его личности и царствования). Ho талант и тут спасал Толстого. Недаром беспощадный во всем, что касалось идеологии, И. А. Бунин подметил в его даровании «большую способность ассимиляции с той средой, в которой он находится». «Вот, — говорил Бунин, — писал он свой холопский 1918 год, и на время писания был против этих (т. е. белых. — О. М.) генералов. У него такая натура».
He следует забывать и о том, что такие «заказные» произведения, как повесть «Хлеб», писались в обстановке подозрительности, наветов и широких репрессий. По воспоминаниям сына Толстого Никиты Алексеевича, пришедший как-то на дачу к писателю некий прокурор заявил: «А не удивляетесь ли вы, Алексей Николаевич, что вас до сих пор не посадили? Ведь вы — бывший граф и бывший эмигрант! Разве вы не видите, что всех кругом замели?» — и сообщил Толстому, что на него в органы НКВД «поступило 1200 доносов». Кроме того, как раз в 1937 г. был арестован как троцкист, а затем расстрелян родной дядя четвертой жены Толстого Людмилы Ильиничны, заместитель наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский. Лишь «охранная грамота» Сталина, возможно, спасла писателя от репрессий.

Толстой в годы Великой Отечественной войны. Третья книга «Хождений по мукам» — «Хмурое утро» — была закончена 22 июня 1941 г., когда фашистские орды вторглись в нашу страну. Одновременно со страстной публицистикой Толстой пишет «Рассказы Ивана Сударева» (1942-1944), где в предельно демократической, нарочито доходчивой форме стремится передать лучшие черты русского национального характера. В облике рассказчика — солдата Ивана Сударева — ощутимо глубоко народное, хочется сказать, теркинское начало. В эту же пору он обращается к событиям XVI в. (дилогия «Иван Грозный»), в которых стремится увидеть прежде всего пример проявления «дивной силы сопротивления русского народа» его врагам. Он продолжает работу над книгой своей жизни — эпопеей «Петр Первый «.

23 февраля 1945 г. Толстого не стало.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)


Сочинение правда раскольникова и сони.
Творческий и жизненный путь Толстого Алексея Николаевича

Categories: Биографии