Допрос во дворце Ирода великого

Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» по форме представляет собой роман в романе. Две истории, рассказанные автором, развиваются как бы параллельно друг с другом, не соприкасаясь ни персонажами, ни идейным пафосом. Но это только видимость.

И на самом деле, хотя повествование о событиях в Москве и переработанный Булгаковым Новый Завет можно отделить друг от друга без ущерба для художественной канвы произведения, все же обе истории представляют собой единое целое. История про Иешуа и прокуратора — сюжет той самой рукописи, которую

сначала написал, а потом сжег главный герой. Именно поэтому образы Мастера и Га-Ноцри имеют много общего, как Мастер и сам Булгаков. Роман о Понтие Пилате имеет свой сюжет и композиционную структуру. Он появляется в произведении в четырех главах.

Глава 2 представляет собой завязку и развитие действия. Глава 16 — кульминация. 25-ая глава — дальнейшее развитие действия. И, наконец, глава 26-ая — это развязка.

Роман по объему получился не очень большим, поэтому автор лаконично и четко вырисовывает характеры персонажей. Эпизод допроса Иешуа прокуратором Иудеи во дворце находится во второй главе и является завязкой

действия. Уже здесь характеры основных действующих лиц — Иешуа Га-Ноцри и Понтий Пилат — выписаны достаточно определенно. В эпизоде главную роль играет позиция автора.

Даже несмотря на то, что в описание действия рассказчик как бы не вмешивается, читатель недвусмысленно понимает значение авторского замысла. В этом выразилось мастерство Булгакова как художника слова. Природа в этом эпизоде представлена читателю не как отображение внутреннего мира героев , а как союзник Га-Норци и враг Пилата.

Яркое солнце убивает и до того раздраженные глаза покуратора, жарит его , а Иешуа оставляет в тени и прохладе. Бесстрастны портреты действующих лиц. Рассказчик лишь подчеркивает страдальческое лицо прокуратора, передает его мысли: «Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой».

В тексте нет никаких заключений по поводу происходящего, читателю предоставляется возможность самому сделать выводы. Но они не могут быть двусмысленными: «…в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его»». Разве может вызывать жалость такой человек?!

Важно здесь отметить, что если духовный мир прокуратора раскрывается с помощью внутренних монологов и ремарок рассказчика, то мысли Иешуа Га-Ноцри остаются для читателя неизвестными. Но тайными ли? Не является ли такой способ обрисовки героя самой точной из характеристик? Вспомним, что прокуратор постоянно отводит глаза от обвиняемого. То слишком сильная головная боль мешает ему сосредоточить взгляд, то он смотрит на ласточку, влетевшую под коллонады дворца, то на солнце, все выше и выше поднимающееся над горизонтом, то на воду в фонтане.

Лишь когда Пилат пытается спасти Га-Ноцри, излечившего его от страшной головной боли, он прямо направляет взгляд: «Пилат протянул слово «не» несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту». А Иешуа не прячет глаз, потому что когда бы прокуратор не посмотрел на него, он неприметно натыкался на глаза Га-Ноцри. Это противопоставление прокуратора и обвиняемого в поведении ясно дает понять, что подсудимый говорит то, что думает, Пилат же постоянно находится в противоречии со своими мыслями. Этому, конечно, есть объективное оправдание — правила допроса требуют определенного поведения прокуратора. Но ни один закон человеческий не велит быть жестоким и глупым.

В целом суд над Иешуа представляет собой интересное зрелище. Лишь в начале допроса обвиняемым является Га-Норци. После того, как он «исцелил» Пилата, подсудимым становится последний. Но суд Иешуа не так суров и окончателен, как прокураторский.

Обвиняемый дает Пилату «рецепт» от головной боли, наставляет и отпускает его, благославляя… «Беда в том… что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей… Твоя жизнь скудна, игемон», — вот что говорит Га-Норци прокуратору Иудеи, самому богатому после Великого Ирода человеку.

Свою бедность духом Пилат продемонстрирует и позже, когда он, испугавшись, что его может постигнуть участь Иешуа, вынесет смертный приговор. А будущее подсудимого он видел, причем очень хорошо: «Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой голове сидел редкозубый золотой венец…

Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: «Погиб!», а потом: «Погибли!..» И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то долженствующем непременно быть — и с кем?! — бессмертии». Да, потом прокуратор изгнал видения, но этого должно было быть достаточно, чтобы понять: истину нельзя подчинить никаким законам, никаким Иродам. Немного позже сам Пилат выскажется о дворце, построенном по проекту царя: «Верите ли, это бредовое сооружение Ирода положительно сводит меня с ума.

Я не могу ночевать в нем. Мир не знал более странной архитектуры». Эта фраза звучит как приговор всему правлению Ирода.

Но все равно, несмотря на весь свой ум, прокуратор боится перемен. Он предоставляет системе покарать Иешуа, а сам умывает руки. Именно поэтому перед смертью Иешуа Га-Ноцри сказал: «Трусость — самый страшный порок».


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)


Материнская любовь сочинение егэ.
Допрос во дворце Ирода великого

Categories: Новое