Краткое содержание: Поединок, Куприн

ПОЕДИНОК

«В полку, расквартированном в захолустном ев­рейском местечке вблизи прусской границы, гото­вились к смотру, и в ротах шла усиленная муштра и зубрежка устава гарнизонной службы, изматы­вающая офицеров и солдат. Среди новобранцев были инородцы, едва понимавшие и говорившие по-русски, и учение становилось для них истяза­нием, например, солдат Мухамеджинов, татарин, который окончательно был сбит с толку подвоха­ми своего начальства.

По всему плацу солдаты стояли вразброс: все это были воображаемые посты. Между ними хо­дили

разводящие и ставили часовых; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих солдат».

На плацу появляется полковой командир Шульгович. «Полковник был огромный, тучный, осани­стый старик. Он был сильно не в духе и, обходя взводы, ругался матерными словами на неуме­лые ответы ошалевших от страха солдат». Он остановился перед молодым солдатом-татарином Шарафутдиновым и спросил фамилию его коман­дира, на что тот не мог ответить, а говорил только: «Не могу знать».

За него заступился молодой подпоручик Рома­шов, служивший всего второй год в полку, и ска­зал: «Это татарин, господин полковник.

Он ничего не понимает по-русски». За это Ромашова отпра­вили под домашний арест на четверо суток. Рома­шов был среднего роста, худощав и, хотя довольно силен для своего сложения, но от застенчивости неловок.

Солдаты разошлись. Плац опустел. Ромашов не­которое время стоял в нерешительности на шоссе. От чувства пережитой обиды в его душе закипели мстительные мечты. Ему мечталось, будто пол­ковник путает диспозицию и в растерянности просит помощи у капитана Ромашова. «Пойду на вокзал, — сказал сам себе Ромашов. — Все равно». Он любил ходить на вокзал по вечерам к курьер­скому поезду, который останавливался перед прус­ской границей. «Со странным очарованием, взвол­нованно следил он, как к станции, стремительно выскочив из-за поворота, подлетал на всех парах этот поезд, состоявший всего из пяти новеньких, блестящих вагонов, как быстро росли и разгора­лись его огненные глаза, бросавшие вперед себя на рельсы светлые пятна, и как он, уже готовый проскочить станцию, мгновенно, с шипением и гро­хотом, останавливался. «Точно великан, ухватив­шийся с разбега за скалу», — думал Ромашов». Ромашов мечтает, как «всем докажет»: выдержит экзамен в академию, станет блестящим и перс­пективным офицером и т. д.

Только подойдя к своему крошечному фли­гельку, Ромашов очнулся от мечтаний. Не разде­ваясь, он ложится на кровать и тупо смотрит в по­толок. Становилось темно, но Ромашов еще хорошо видел свою комнату. «Лампа с розовым колпаком- тюльпаном на крошечном письменном столе; на стене вдоль кровати войлочный ковер с изобра­жением тигра; жиденькая этажерка с книгами в одном углу, а в другом — фантастический силу­эт виолончельного футляра; над единственным окном — соломенная штора, свернутая в трубку; около двери простыня, закрывающая вешалку с платьем. О, как надоело ему видеть каждый день все те же убогие немногочисленные предметы его «обстановки»».

Год тому назад Ромашов, выйдя из военного училища, строил планы. Он наметил для себя стро­гую программу. «В первые два года — основатель­ное знакомство с классической литературой, сис­тематическое изучение французского и немецкого языков, занятия музыкой. В последний год — под­готовка к академии. Необходимо было следить за общественной жизнью, за литературой и наукой, и для этого Ромашов подписался на газету и на ежемесячный популярный журнал».

Но газеты и книги нетронуты, а сам подпору­чик Ромашов «пьет много водки в собрании, имеет длинную, грязную и скучную связь с полковой да­мой, с которой вместе обманывает ее чахоточного и ревнивого мужа, играет в штосс и все чаще тя­готится и службой, и товарищами, и собственной жизнью».

Ромашов спрашивает у денщика, было ли что от Николаевых. Денщик отвечает, что нет. И Ро­машов решает сегодня не ходить к Николаевым. «Но проходила ночь, медленно и противно вла­чился день, наступал вечер, и его опять неудер­жимо тянуло в этот чистый, светлый дом, к этим спокойным и веселым людям и, главное, к сла­достному обаянию женской красоты, ласки и ко­кетства». Он понимает, что обязательно пойдет к Николаевым.

«Перед домом Николаевых Ромашов остано­вился, охваченный минутной слабостью и колеба­нием. Заглянув в окно, он увидел лицо и плечи Александры Петровны. «Шурочка!» — прошеп­тал Ромашов. Он преодолел себя и через калитку прошел в кухню. Его встретила Шурочка и, по обыкновению, энергично пожала своей маленькой, теплой и мягкой рукой его холодную руку». Ее муж, Юрий Алексеевич, «сидел за столом с книгами и, не оборачиваясь назад, протянул Ромашову ру­ку через плечо».

Они поужинали и разговорились. После ужина Николаев говорит, что пора спать. У Ромашова соз­далось впечатление, что Николаев выгоняет его из дома.

Когда же, уходя, Ромашов слышит сердитые слова денщика Николаевых: «И чего ходить, черт его знает!», он понимает, что является надоедливым гостем. Он решает не ходить к Николаевым и идет к Назанскому.

Комната у Назанского была еще беднее, чем у Ромашова. «Назанский, ходивший взад и вперед по комнате, остановился около поставца и отво­рил его. Там на полке стоял графин с водкой и ле­жало разрезанное яблоко. Стоя спиной к гостю, он торопливо налил себе рюмку и выпил». Он пред­лагает выпивку Ромашову, заводит разговор о сво­ей прожитой жизни.

Назанский рассказал, что любил и любит до сих пор только одну девушку. Но она разлюбила его за то, что он пил, или, может быть, он пил оттого, что она его разлюбила.

Она написала ему лишь одно письмо, в котором говорила, что любит его, но не может с ним быть из-за его пагубной привычки. Это письмо он дал прочитать Ромашову».

Ромашов понимает, что письмо написано Шу­рочкой. «И вы никогда не бываете у Александры Петровны?» — спросил чуть слышно Ромашов. Оба офицера вздрогнули и посмотрели друг на дру­га. «Как? И вы — тоже?» — наконец произнес На­занский.

На следующий день Ромашов сидел под аре­стом в своей комнатке, к нему приходит Шурочка. Она принесла ему пирожки и пригласила в гости. «У меня единственный человек, с кем я, как с дру­гом, — это вы», — сказала она быстрым шепотом.

Позже Ромашова вызвал к себе полковник Шульгович. Он стыдил его за то, что он осмелился возражать полковнику, что он стал пить, и вообще его поведение порочит офицерское звание. Рома­шов молчал. Но когда Шульгович высказал недо­верие к просьбе Ромашова об отпуске в прошлом году в связи с болезнью матери, Ромашов озло­бился и понял, что сейчас ударит Шульговича. «Как во сне, он увидел вдруг удивление, страх, тревогу и жалость на лице полковника и услышал неожиданные ласковые слова начальника, пред­лагающего мир». Полковник позвал Ромашова обе­дать.

Ромашов подходил утром к плацу. «Ротный ко­мандир — капитан Слива — был жесток и скор на кулачную расправу. Он был страшно суров с сол­датами, позволял драться унтер-офицерам и сам бил до крови, так, что провинившийся падал с ног под его ударами. Но в этот раз Слива почти не об­ратил внимания на опоздавшего Ромашова».

«Четвертый взвод упражнялся на наклонной лестнице. Очередь дошла до жалкого, заморенно­го солдатика Хлебникова, на которого кричал унтер-офицер. Он тупо смотрел на офицера и вытирал ребром ладони нос. С чувством острого и беспо­лезного сожаления Ромашов отвернулся и пошел к третьему взводу».

Перерыв. Между офицерами зашел разговор о предстоящем майском параде. Потом капитан Слива затронул тему о новых порядках в армии. Ромашов ему говорит, что нельзя бить человека, который не только не может ответить, но даже не имеет права поднять руку к лицу, чтобы защи­титься от удара. Слива сказал Ромашову: «Сами через год, если только вас не выгонят из полка, будете по мордасам щелкать. Не хуже меня». Ро­машов с ненавистью смотрит на Сливу: «Если вы будете бить солдат, я на вас подам рапорт коман­диру полка».

Ромашов еще спал, когда пришел денщик Ни­колаевых с запиской от Александры Петровны. Она приглашала его на пикник в честь их общих именин. «Несмотря ни на что, я все-таки хочу вас сегодня видеть!». «»Сегодня!» — громко крикнул Ромашов». Он решил подарить Шурочке духи.

Пикник был суматошным. Прямо на земле по­стлали скатерти и расселись. Ромашов сидит ря­дом с Шурочкой. «Она была необыкновенно разго­ворчива, весела и казалась такой возбужденной, что это многим бросилось в глаза. Никогда Рома­шов не находил ее такой очаровательно-красивой».

Все разбрелись по поляне. Ромашов пошел в ро­щу и остановился. «Сзади него послышался лег­кий треск веток, потом быстрые шаги и шелест юбки. Шурочка поспешно шла к нему. Ромашов пошел ей навстречу и без слов обнял ее. Ее дыха­ние тепло и часто касалось щеки и губ Ромашова, и он ощутил, как под его рукой бьется ее сердце. Ромашов протянул к нее руки, ища ее тела. «Ромочка… Не надо», — услышал он ее слабый, про­тяжный и точно ленивый голос. Наконец она заго­ворила шепотом: «Меня волнуют ваша близость и ваши прикосновения. Но зачем вы такой жалкий! Я не могу вас уважать. Если вы завоюете большое имя и большое положение, то я смогу быть с вами». Они простились.

Наступил день смотра войск. Приехал полков­ник Шульгович. «Легким и лихим шагом выходит Ромашов перед серединой своей первой полуро­ты. Плавно и упруго, едва касаясь ногами земли, приближался он к заветной черте. «Сейчас похва­лит», — думает Ромашов, и душа его была полна праздничным сиянием. Слышен голос корпусного командира, голос Шульговича, еще чьи-то голо­са… Ромашов обернулся назад и побледнел. Вся его полурота сбилась. К нему уже летел карьером полковой адъютант и издали кричал, что коман­дир объявляет выговор на семь дней на гауптвах­ту. Ромашов отделился от офицеров и пошел че­рез лагерь».

Через несколько дней Николаев встречает Ро­машова и требует от него больше не появляться в их доме, чтобы прекратить сплетни. Николаеву каждый день приходят «омерзительные письма». Пишут, что Ромашов — любовник Александры

Петровны. «Ромашов почувствовал себя оставлен­ным всем миром, непоправимо опозоренным и не­счастным. Мысль о самоубийстве приходила ему в голову. Он опустился к полотну железной доро­ги. И вдруг он увидел какого-то солдата. Это был Хлебников с истерзанным лицом, с разбитыми гу­бами. Они разговорились, и Ромашов отвел его в ла­герь и велел унтер-офицеру сменить Хлебникова с дневальства. С этой ночи в Ромашове произо­шел глубокий душевный надлом».

«Он стал уединяться от общества офицеров, обе­дал большею частью дома, совсем не ходил на тан­цевальные вечера в собрание и перестал пить. Он точно созрел, сделался старше и серьезнее за по­следние дни и сам замечал это по тому грустному и ровному спокойствию, с которым он теперь от­носился к людям и явлениям. Солдат Хлебников зашел к нему лишь по второму напоминанию. По­том он стал заходить чаще. С удивлением, с тоской и ужасом начинал Ромашов понимать, что судьба ежедневно и тесно сталкивает его с сотнями этих серых Хлебниковых, из которых каждый болеет своим горем и радуется своим радостям, но что все они обезличены и придавлены собственным не­вежеством, общим рабством, начальническим рав­нодушием, произволом и насилием».

Ромашов пытаясь облегчить участь солдата, ор­ганизует для Хлебникова маленький заработок.

Шесть часов вечера. К Ромашову приходит его приятель — поручик Веткин. Это «лысый, усатый человек лет тридцати трех, говорун, певун и пья­ница». Он пьян и зовет Ромашова пить. Ромашов против своей воли едет в собрание. «Вечер был угарный, сумасшедший. Офицеры перепились. Поехали в публичный дом. Словно взбесившийся зверь, один из офицеров бросился с шашкой на женщину, и только неожиданная решительность Ромашова, схватившего его за руку, спасла жен­щину и самого офицера. Но пьяное безумие про­должалось. Среди всех Ромашов вдруг увидел совсем близко около себя чье-то лицо с искрив­ленным кричащим ртом, которое он сразу же уз­нал. Это Николаев кричал ему, брызжа слюной: «Сами позорите полк! Вы и разные Назанские». Он резко замахнулся на Ромашова кулаком, но ударить не решался.

И вдруг быстрым, коротким движением Рома­шов выплеснул в лицо Николаеву остатки пива из своего стакана. С протяжным, звериным воем Ро­машов кинулся на Николаева, и они грохнулись и покатились по полу. Они рвали, комкали и тис­кали друг друга, рыча и задыхаясь. Их оторвали. Голоса у Ромашова не было, и он кричал беззвуч­но, одними губами: «Я ему… еще покажу!.. Вызы­ваю его!..»».

В тот же день Ромашов явился в зал офицер­ского собрания.

После долгих расспросов офицерское собрание решает, что ссора между Николаевым и Ромашо­вым не может закончиться примирением и един­ственным средством удовлетворения офицерско­го достоинства может быть только поединок.

Ромашов знал, что он не побоится. Он отправ­ляется к Назанскому. Назанский стал убеждать Ромашова отказаться от дуэли, бросить полк и уйти в запас.

Придя домой, Ромашов застает у себя Шурочку. «Зачем, зачем вы это сделали?» — вдруг сказала она тихо, со страстным упреком. «Я люблю вас!» — тихо произнес Ромашов и слегка прикос­нулся робкими, вздрагивающими пальцами к ее руке. Она объяснила, что они непременно должны стреляться, но ни один из них не будет ранен. «Я сама презираю трусов, я женщина. Но ради меня сделай это, Георгий! Нет, не спрашивай о муже, он знает. Я все, все, все сделала». Он встал с кро­вати и сказал твердо: «Хорошо, пусть будет так. Я согласен».

«Прощай, — ответила она слабым голосом. — Поцелуй меня в последний раз». Сердце Ромашо­ва дрогнуло от жалости и любви. Впотьмах он стал целовать щеки и глаза Шурочки. Вся комната и весь мир сразу наполнились каким-то нестерпимо бла­женным, знойным бредом. На секунду среди бело­го пятна подушки Ромашов со сказочной отчет­ливостью увидел близко-близко около себя глаза Шурочки, сияющие безумным счастьем, и жадно прижался к ее губам…

Она медлила уходить и стояла, прислонившись к двери. В воздухе пахло от земли и от камней су­хим, страстным запахом жаркой ночи. Они поце­ловались, и теперь ее губы были холодны и непо­движны. Она быстро пошла к воротам, и сразу ее поглотила густая тьма ночи. Он вернулся в комна­ту и заснул…

Из рапорта командиру полка от штабс-капитана Дица: «Состоялся поединок между поручиком Николаевым и подпоручиком Ромашовым. Про­тивники встретились в роще «Дубечная». Выстрелом, произведенным поручиком Николаевым, подпоручик Ромашов ранен был в правую верхнюю часть живота. По истечении времени для от­ветного выстрела обнаружилось, что подпоручик Ромашов отвечать противнику не может. Секун­данты Ромашова предложили считать поединок оконченным. Подпоручик Ромашов впал в тяже­лое обморочное состояние и через семь минут скон­чался от внутреннего кровоизлияния».

Глоссарий:

  • куприн поединок краткое сочинение
  • комаедир шульгович

1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)


Ложные ценности аргументы из литературы.
Краткое содержание: Поединок, Куприн

Categories: Краткие изложения