Традиция в литературе (О литературе)

Традиция (от лат. traditio — передача, предание). В одной из заметок 1835 г. Пушкин, обращаясь к творчеству молодого критика, ждал от него в будущем большей основательности и «большего уважения к преданию».

Предание… Это не то же самое, что «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» или у Чацкого во фразе «свежо предание, а верится с трудом».

Предание в пушкинской заметке о задачах критики означает традицию.

Оценки старых слов забываются, а ценности нетленны. Поэтому Пушкин и заботился об их судьбе. Традиция —

это созданные и сбереженные культурой прошлого и затем передаваемые из поколения в поколение сокровища народного опыта, сокровища мудрости и уменья лучших мастеров искусства.

Например, народность и гражданственность литературы опираются на тысячелетние традиции летописей, былин и классики русского реализма. Стала всемирным достоянием шекспировская традиция в драме: предельная острота нравственных переживаний героя на широком фоне исторических бурь и народной жизни увлекала и Пушкина в «Борисе Годунове», и Бернарда Шоу, и Брехта. Сонет как законченная и пластичная стихотворная форма для философского

высказывания перешел по традиции от итальянских и французских мастеров к Бодлеру, Малларме. Арагону и Бсхсру. Русская поэзия реже практикует сонет; но когда поэты после Пушкина, Ап. Григорьева, Брюсова и Бальмонта обращаются к сонету — такие как А. Тарковский, В. Солоухин, Н. Матвеева, то вместе с формой стихотворений по непререкаемой традиции воспроизводится и установка на философское высказывание.

Во многих литературах мира (Маркес «Последний рейс корабля-призрака»; Айтматов «Белый пароход») сегодня поддерживается и оберегается традиция полусказочного, притчевого видения и объяснения действительности, восходящая к народному эпосу. Патриотизм военной прозы выдержан в лучших традициях Пушкина. Гоголя, Толстого. И не только современная поэзия, но и проза нашего времени в раздумьях о загадочной духовности и целомудрии природы черпают из тютчевской философской традиции.

Таким образом, по традиции сберегаются и, постоянно насыщаясь новым содержанием, передаются в будущее лучшие достижения человечества и в области художественной мысли, и в области художественной формы, если условно провести такое разграничение. Скажем, драма с подтекстом или роман с тонким напряженно-страстным психологическим и нравственным самоанализом героев сегодня традиционны, потому что этими чертами отмечены лучшие творения Чехова и Достоевского. Возвышенные интонации оды, героической песни в поэзии первых лет советской власти означали вместе с самим высоко-патетическим жанром возрождение традиции, завещанной Ломоносовым. Державиным, Пушкиным и ныне обновленной.

Культурное наследие живет в двух формах: и как бесценные памятники искусства давних эпох, не требующие воспроизведения и повторения (египетские пирамиды, Колизей, «Илиада»), и как основа непосредственной преемственности. Поддержание традиции — задача святая и ответственная. Это дело равноценно хранению вечного огня над тем, что, даже уходя из жизни, осталось бессмертно. Иногда этот огонь как бы затухает (традиция уходит в глубинные слои культурной памяти), но потом, словно нарочно подтверждая бессмертие «предания», с особой пылкостью разгорается снова.

На рубеже XIX-XX вв. в эстетике и критике модернизма были нередко утверждения, будто «всякое преклонение перед традициями есть основа лицемерия и косности», что «традиция есть лишь мертвенная гипсовая маска с действительности», что Пушкин и Гете должны быть «сброшены с парохода современности» ради торжества нового искусства. На деле связь традиционного с новым, конечно, сложней. От мнимо современного традиция отлична одним: традиция — это то, что современно всегда. Если же новое не беспочвенно, то оно нуждается в ней, и оно обновляет именно ее, а не растет на пустом месте.

Возрождение традиции в новых условиях развития культуры — одна из граней новаторства, которое иногда насыщает традиционные заветы и нормы особым смыслом, не отвергая их в целом, а иногда, революционизируя искусство, рвет с традицией, преодолевает ее.

Лучшие произведения литературы, которые обновляют представление о творческих возможностях искусства слова, часто демонстрируют сложные формы единства новаторства с традицией. Так, Шолохов, вырываясь в «Тихом Доне» из рамок исторического мышления пушкинской эпохи («не приведи бог видеть русский бунт…»), в том же самом романе сохраняет традиционное пушкинско-толстовское начало: свидетельствует о торжествующем в истории «мнении народном» и находит для этого голоса народа ярко своеобразные формы воплощения. Точно так же «Война и мир», мощно возвышаясь над предшествующими опытами русского романа, есть возрождение идеалов и даже некоторых форм русской воинской повести вплоть до «Слова о полку Игореве». Лирика Блока, особенно в стихах «Родина», многим казалась беспрецедентно новой. Однако именно здесь Блок не только обновил, он по-своему возродил созвучия, идущие из некрасовской традиции. «Ты и убогая, ты и обильная…» отозвалось в заповеди Блока: за «гримасами» видеть величие и современности и перспектив, открывающихся с революцией в будущем России. А возглас «О. Русь моя! Жена моя!..» звучит при всей неожиданности, как преемственный отклик на некрасовское же «как женщину, ты родину любил…».

Питая новое, традиция еще и проверяет его на высоту пробы. В одной из работ, ставящих под сомнение насущную пользу традиции, написано так: «Традиционная поэзия зашла в тупик; нужно быть гением, чтобы в этих формах создать что-либо достойное…» Нельзя, однако, лучше оправдать и выше оценить традицию, чем против воли автора делает это опровержение. Дело традиции в искусстве действительно требует гениальности. И традиция не поощряет эпигонство и безликость, а разоблачает и отводит их.

Однако невозможно настаивать на жизненности традиции, явно стесняющих развитие. Когда новому содержанию тесно в оковах исстари принятых условностей, эти условности пересматриваются и творчество идет новыми путями. Так ушло в прошлое разделение искусства слова по высоким и низким жанрам с соответствующей иерархией «штилей» художественного языка, принятое в литературе классицизма. Жанровая раскрепощенность романтизма и реализма, свобода художественного языка в литературе, отвергшей классицизм, были ярко новаторскими явлениями. Было новаторски изжито и отстранение «изящной словесности» былого времени от судеб простолюдина; в литературе реализма тема «маленького человека» (крестьянина, «станционного смотрителя», мелкого чиновника, а затем, как у Горького, босяка или сознательного пролетария-борца) принесла с собой крупнейшие художественные свершения. Новаторская, гуманная трактовка этой темы сама стала ценнейшей традицией реализма. По существу, обновлена была не только литература. Когда реализм необычайно раздвинул горизонты представлений о прекрасном в жизни и искусстве, это означало прогресс и литературной теории, и эстетики в целом. Чем более чутка литература к духовной жизни общества и его эстетическим запросам, тем богаче выражен в ней пафос обновления — активизации давних традиций и утверждения новых.